Париж — в 200 километрах. До самолёта домой — 12 часов. У меня ещё куча времени, чтобы побродить по Сент-Женевьев-де-Буа и помолчать у могилы Бунина. Чтобы затем купить ребёнку любимые швейцарские цветные карандаши в жестянке, сдать машину в пресс-парк одного из французских брендов и выпить перед вылетом граммов сто кальвадоса. Все планы обламывает нежный звоночек бортового компьютера на выезде из Гавра: блямс! На экране дисплея высвечивается апокалиптический гвоздь, торчащий из колеса и сообщение об аварийном падении давления в задней левой шине.
Есть время поставить запаску, но нет запаски. По какой-то извращённо-рациональной логике её сначала низвели до протеза-докатки, а потом и вовсе сочли рудиментом. Облом. В принципе я согласен, что дороги в Европе с каждым годом становятся всё лучше и ездить по ним всё веселее. Регулярно катаюсь тут с 1988 года и ни разу ни гвоздя не словил, ни шурупа. Но при чём тут запаска?
Из самолётов также можно убрать надувные плоты и спасательные жилеты — случаев удачных приводнений ещё меньше, чем пробитых колёс.
Но ведь не убирают плоты. Аварийное оборудование занимает место, чтобы его возить, двигатели жгут больше керосина и загрязняют природу, а мы за это платим. Кстати, когда запаски убрали, машины не подешевели, зато в паспортных данных резко увеличились объёмы багажников. А что можно сложить в эти круглые ниши? В моём случае подполье занято большим пенопластовым органайзером, в складках которого застряли баллончик с какой-то пенистой дрянью и компрессор-недоросль. Как в лучших традициях французской кухни, когда тебе приносят огромный поднос с якобы изысканной фигулинкой посередине весом в два грамма... При боковых порезах (а мой оказался именно таким) химия под давлением — как аспирин при гангрене. Cколько компрессор вдувает, столько и выходит из дырки белой пеной эпилептика.
Нашёл телефон фирменной службы технической помощи. Многоканальный и международный. Но кому во Франции нужны мой английский, испанский в совершенстве и бурятский со словарём? Тут все говорят только по-французски. Как несовершенен мир, как жалко, что эсперанто не получил распространение! Звоню франкоговорящему другу в Москву: объясняю, где нахожусь, что стряслось, что надо. Запаску надо. Прошу его позвонить в эту службу, рассказать, что и как, и попросить связаться со мной того, кто хоть на тройку по их десятибалльной шкале английский в школе выучил. И перезванивают! Мсье Леонтьев, говорят, подождите на линии. Слушаю Брамса в роуминге сорок минут. А потом — раз — и короткие гудки.
Ладно, будем действовать на местном уровне. В сервисной книжке — телефоны всех европейских дилеров. Нахожу ближайшего. Англоговорящих там нет. Снова Москва приходит на помощь. Через 15 минут мне перезванивает культурный и обходительный человек, говорящий по-английски не хуже капитана Хроменкова, преподававшего мне военный перевод. Объясняю, в чём проблема и где нахожусь. Им нужен цвет моего автомобиля... Какая разница, на какой машине колёса менять? Лучше б про размерность шины спросили. Так вот — 225/40 R18. «А таких у нас нет. Но вы всё равно машину пригоняйте, будем искать...» Как же я её пригоню, коли она на трёх колёсах! Иначе я бы уже давно в Париже был, чтобы на самолёт и вон из дыры вашей... Чуть телефон в урну не метнул. Ко мне выехал эвакуатор.
Мне вдруг стало жутковато: в этой стране есть ядерная энергетика и оружие. Как люди здесь решают нештатные ситуации?
И тут я вспомнил, как мы за одну ночь разбортировали о камни четыре колеса, пробираясь по метровому снегу северобайкальской тайги к БАМу, где не ездят с 1984 года. Все четыре колеса сбортировали, разводя костры и разогревая шины при минус 43. И ещё два колеса поменяли, когда вокруг не было ни души в радиусе 200 километров, и никто не верил, что мы оттуда выберемся сами. Выбрались: через пять дней, на трёх колёсах, потому что бортировать и менять уже было нечего. А потом починили четвёртое, натянув на
В другой раз мы плутанули в 500 километрах за полярным кругом по дороге на Тикси. Сбились с зимника, заехали на какую-то лесосеку, и об замороженный до состояния стали припорошенный пенёк разодрали шину. Секретку искали, пока не стемнело и не завыли волки. Потом вернулись на 100 километров назад в Батагай, где в местном шиномонтаже нам починили колесо. Оно прошло ещё 2500 км по зимникам, четыре тысячи по гравийкам и достойно скончалось уже на асфальте Красноярского края. Когда же, в своё время, под Грязовцом на трассе М8 я пропорол обе левых шины Рейндж Ровера, хватило двух звонков по номерам, написанным местными гаишниками, чтобы нашлись и эвакуатор в Вологде, и шины на 21 дюйм... А в чёртовом Гавре даже «восемнадцатых» нету!
А что, если бы я был в тундре?
Нашёл бы кусок резины для заплатки. Но вокруг французский лес, и в нём чисто, как в реанимации. Постойте! В машине полно резины: можно отрезать, скажем, маленький кусочек какого-нибудь уплотнителя. Счастье, что я с девушкой, а она — с маникюрными ножницами, пилкой для ногтей и клеем, при помощи которого приделываются намертво накладные ногти! При помощи этого нехитрого инструментария дырка в колесе за пять минут была буквально завулканизирована. Клей оказался термоядерным, а уплотнители на иномарке — ну из очень гуттаперчевой резины. Я его весь клеем смочил, затолкал в дырку шариковой ручкой — так он там и застыл. Качаю, плюю на дырку — еле пузырится. Минут 15 прошло — не спускает, 25 — держит!
Неудобно получается: эвакуатор ко мне спешит, а тут всё в порядке. Обратно, что ли, шину расковырять?
Слава богу, не успел! Подлетает техничка Land Rover. Ремонтник даже на колесо не смотрит. Выньте, говорит, вещи из багажника, пожалуйста, — я оттуда запаску достану и поставлю. Эдак я и сам бы смог, отвечаю, но нет запаски-то. Тогда, говорит, я сейчас всё поправлю герметиком и компрессором. Показываю жестами: нету герметика, вышел весь. Ну тогда в сервис! Колесо менять надо, а это в сервисе делается, у меня с собой запаски нет... Так зачем же, тудыть вашу, меня про размерность спрашивали?! Не понимает француз, улыбается только и собирается машину на эвакуатор взвалить. Не надо, говорю, так доедем.
Час прождали в сервисе на приёмке, ещё полчаса с машиной «работали». Потом выходит человек и молвит по-английски (!): «Таких колёс у нас нет, а докатку я вам поставить не могу, ибо вы в Париж едете, — далеко это и опасно на докатке-то. Больше мы вам ничем помочь не можем. Есть, правда, телефон магазина, который шинами торгует, но мы, официалы, с ним не работаем. Сейчас он закрыт, но вы позвоните туда завтра — вдруг у них есть ваш размерчик». Я дар даже матерной речи потерял. У мастера за спиной стоит на подиуме машина на таких же, как у меня, колёсах... А с выставочного образца снять влом?
До вылета оставалось четыре часа. Я поехал в Париж как есть: не быстрее 90 км/ч. Во-первых, страшно было за собственный шиноманикюр, во-вторых, грыжи полезли. Даже в тундре я не боялся так, как на этом национальном шоссе номер 13, что в сердце Европы. Раза три подкачивал колесо, опасаясь, что вот-вот рванёт и на самолёт я точно не успею. Но мы доехали, мы успели. Когда летели над Францией, я вспоминал всю поездку по Нормандии. Эти оккупированные фашистами города, разбомблённые в хлам союзниками в